Мало, кто помнит сейчас, что село Новая Калитва Россошанского района Воронежской области – родина человека удивительной судьбы. Человека, имя которого чуть более века назад знала вся православная Россия, портреты которого были напечатаны «во всех почти европейских газетах и даже азиатских». Речь об Иване Алексеевиче Лебединском, ставшем митрополитом Московским и Коломенским. Родился он 22 января 1822 года в...

Мало, кто помнит сейчас, что село Новая Калитва Россошанского района Воронежской области – родина человека удивительной судьбы. Человека, имя которого чуть более века назад знала вся православная Россия, портреты которого были напечатаны «во всех почти европейских газетах и даже азиатских». Речь об Иване Алексеевиче ЛЕБЕДИНСКОМ, ставшем митрополитом Московским и Коломенским.

Родился он 22 января 1822 года в семье священника Новой Калитвы. Начальное образование получил в Павловском духовном училище, а среднее – в Воронежской духовной семинарии. В 1843 году присутствовавший на публичном экзамене в семинарии Воронежский архиепископ Антоний (Смирницкий) был так растроган воодушевленной речью даровитого воспитанника Ивана Лебединского, что с особенным чувством благословил его и, возложив руки на голову оратора, тихо прочитал молитву. Этот знаменательный факт многими присутствующими был воспринят как предуказание будущего высокого назначения молодого воспитанника семинарии.

Иван Алексеевич поступает в Санкт-Петербургскую духовную академию. В 25 лет принимает монашество под именем Леонтия. По окончании академии со степенью магистра богословия назначается профессором и помощником ректора Санкт-Петербургской духовной семинарии, а затем – профессором богословия Киевской духовной семинарии.

15 февраля 1853 года возведен в сан архимандрита. Последовательно занимает должности ректоров Владимирской, Новгородской, Санкт-Петербургской духовных семинарий, служит настоятелем Новгородского Антониева монастыря.

В 1861 году был послан Священным Синодом в Париж на освящение нового храма во имя Александра Невского. Произнесенная при этом торжественном событии его проповедь была переведена на французский язык и напечатана в газетах. Преосвященный Леонтий был первым русским архиереем, который побывал в Европе. Он очаровал как французов, так и русскую колонию в Париже своим умом и обаятельным обращением.

20 декабря 1863 года преосвященный Леонтий назначен был Подольским епископом. В этой епархии для улучшения быта и просвещения народа он много потрудился в деле устройства церковных братств, приходских попечительств, церковно-приходских школ и приютов. «В видах ослабления католической пропаганды» настоял на закрытии епископской католической кафедра в Каменце и католической духовной семинарии. По его же настоянию были закрыты и переданы в православное ведомство и некоторые костелы.

8 апреля 1873 года преосвященный Леонтий был возведен в сан архиепископа. Постоянная борьба с полонизмом, иезуитизмом и разнообразный, часто непосильный труд и переживания подрывают его здоровье.

В 1874 году он был перемещен на Херсонскую кафедру, а через год, как испытанный страж и борец за православие, – в Холмско-Варшавскую епархию, в самое главное средоточие полонизма.

Ему предстояла трудная и сложная задача утвердить в православной вере воссоединившихся в 1875 году униатов с православной Церковью. Для этой цели и вообще для возрождения русского духа в Привисленском крае под его руководством восстанавливались и строились новые православные храмы, открыты были в Холме, Замостье и Варшаве православные братства. В целях возвышения умственного и нравственного уровня духовенства и авторитета его в глазах иноверцев преосвященный Леонтий преобразовал Холмскую бывшую униатскую семинарию в русскую православную, для которой, по его требованиям, выстроено было прекрасное здание.

17 ноября 1891 года был назначен митрополитом Московским и Коломенским. На кафедре Московской митрополии прослужил до своей кончины.

На первых же порах пребывания в Москве Владыка основал комитет для историко-статистического описания церквей Московской епархии, выступил инициатором создания журнала, посвященного миссионерской деятельности. Занимался устройством церковно-народного чествования 500-летия со дня преставления преподобного Сергия Радонежского и пожертвовал собственные средства на фототипическое издание Нового Завета, писанного рукою святителя Алексия, митрополита Московского и духовного друга святого Сергия Радонежского.

Высокопреосвященный Леонтий занимался благотворительностью, собирал средства в пользу пострадавших от неурожая 1891 года, с отеческою самоотверженностью посещал даже холерных больных, утешая и благословляя их.

После службы в храме Христа Спасителя 25 декабря 1892 года тяжело занемог. 1 августа 1893 года скончался. Панихиду по усопшему наряду с другими видными духовными деятелями XIX века служил и протоиерей Иоанн Сергиев, пастырь Крондштадтский. Читателям предлагаются отрывки из воспоминаний митрополита Леонтия, позволяющие лучше узнать своего земляка. «Начну с сего. Родился в 1922 году Января 22-го, как сам я в детстве узнал из пометки деда моего в современном календаре. Первоначальное детство мое проходило в слободе Новой Калитве, как обыкновенно проходит детство в быту семейств духовных. Читать и писать я выучился скоро, на девятом году, и помню, что часто читал для своего деда престарелого заштатного уже протоирея Даниила Лебединского богослужебные книги, которые он выслушивал лежа большей частью на одре по болезни и исправляя мои ошибки по памяти.

Дед мой был знаменитый протоиерей в свое время. Не получив никакого образования, он обладал крепким рассудком и огромной начитанностью, имел он хорошую библиотеку. Для слободы Новой Калитвы он был дорог и памятен остался навсегда по своей деятельности. Он выстроил превосходную церковь в слободе, трехпрестольную, существующую даже в лучшем виде. Скончался он в 1831 году, заблаговременно передав место священника своему сыну, моему отцу Алексею.

По времени рождения я был третьим (всех было семеро детей). Когда я был лет восьми, ловил однажды с моста удочкою рыбу. Кто-то из мальчиков толкнул меня, и я упал в довольно глубокую реку Калитву и пошел ко дну. К счастью сапоги у меня были просторные, вода, набравшаяся в голенища, сама сняла их, и я вскрикнул. Тотчас подхватили меня на лодку и спасли. На десятом году у меня явилась страстная охота учиться, – и я настаивал, чтобы меня везли в Павловское духовное училище… • • • • • Учась уже в Воронежской семинарии, на каникулы я ездил домой не всегда. Но одни каникулы летние (1841 года) мне очень памятны. По своей неосторожности от купания в селе на реке Дон я простудился, получил сильнейшую горячку. Недели две я страдал без доктора, которого в нашей слободе и не было, и совсем уже отчаялся в жизни, плакал я и молился. И тут-то дал обет принять монашество впоследствии, если выздоровею. Сразу почувствовал облегчение и на третий день уже отправился в семинарию… Признаю это событие в своей жизни важным, чудесным, роковым. Различными путями Господь ведет человека к предначертанным целям! • • • • • В Санкт-Петербургской академии, признаться, я и забыл о своем обете, мечтал о семейной жизни. Вдруг как-то неожиданно мысль моя обратилась на прошедшее, и ясно представился мне данный обет; я смутился и задумался. Как быть? Пишу бывшему своему ректору вопрос: можно ли заменить обет монашества каким-либо другим? Ответ получил: «Пожалуй, можно; но я знаю несчастные примеры неисполнения обетов данных и потому советую тебе исполнением его не медлить, если не хочешь навлечь на себя гнев Божий. Ступай в монашество теперь же».

А я все медлил. И вот на масленице 1847 года сильно заболел. По крайней мере, доктор сказал: «Опоздай я еще на пять минут – вам бы капут». Скоро я оправился, но все еще медлил с прошением о монашестве. На третьей неделе поста я вижу сон, как наяву: является мне уже умерший тогда прхиепископ Воронежский Антоний и надевает на меня клобук. Я проснулся в испуге и так крикнул, что пробудились спящие студенты в спальне нашего шестого номера.

На другой же день я и понес прошение о пострижении в монашество. Накануне высказал пожелание ректору академии преосвященному Евсевию, что желал бы назваться Иеронимом. «А что, разве просит новорожденное дитя, чтобы дали ему то или другое имя? Я вам сам дам имя», – а какое, не сказал. При пострижении слышу: «Брат наш Леонтий»… • • • • • Памятное для меня событие – это поездка в Париж для освящения церкви. Освящение это 30 августа 1861 года было единственное в своем роде по своей обстановке, по присутствии в новом храме лиц высокопоставленных из иностранцев. Да и русские представители были знаменитые: граф Киселев – посланник наш, товарищ министра иностранных дел И. М.Толстой, церемониймейстер Хитрово, граф Н.Н.Муравьев-Амурский и многие другие. Во главе французской знати был министр двора маршал Вальян. Несколько прелатов-кардиналов тоже присутствовали в церкви. Пребывание мое в Париже, пожалуй, можно назвать историческим в полном смысле. После разделения церквей какой же православный русский архиерей был за границей для какой-либо миссии? И после меня доселе еще никто не был там. Не простому случаю приписываю это, – а Промыслу Божию…» • • • • • В 1880 году с владыкой Леонтием, гостившим в родной слободе, встречался протоиерей Вакх Гурьев. Этому памятному событию он посвятил свой рассказ. • • • • • «Отдохнувши у своих родных в Павловском уезде, на третий день я отправился в Калитву и остановился на квартире у одной бедной вдовы духовного звания. Расспрашиваю мою хозяйку: здесь ли аладыка? видела ли она его? что он тут делает? Словоохотливая старушка отвечала на мои вопросы со всеми подробностями. – «Здесь, здесь, батюшка, третий денек как пожаловал к нам... Вот уж радость-то была у нас!... Как зазвонили на церкви, так мы все, вся слобода, и стар и мал, бросились к нему на встречу, – ведь он наш родненький, все мы его знаем, все помним... Я помню его вот этаким (маленьким), бойкий был такой мальчик, – в тяжинном халатике еще бегал...

Приехал он к нам в субботу перед самым обедом; а после обеда сейчас рассыльных послал по всей слободе: просить, чтобы на завтра в воскресенье после обедни все к нему на обед пожаловали, родителей его поминать. Хорошо... В воскресенье у обедни был, в алтаре стоял; после службы панихиду правил на могиле своего дедушки и родителя, – они здесь у нас около алтаря в ограде покоятся... Потом, значит, на наше кладбище ходил – там у него братец лежит, покойник Данила Алексеич, царство ему небесное. Тут опять панихиду служил: потом свою церковь осматривал, – он здесь у нас церковь строит, каменную, настоящую, – великое добро нам делает!... С кладбища, прямо к нему на обед.

Народу видимо-невидимо набралось – как есть вся слобода. Такого обеда у нас никто и не припомнит, – как слобода стоит, другого такого не бывало; до самого вечера все кормили... Сегодня ранним утречком на Дон ездили, рыбку ловили, купались, знакомые места осматривали. Послезавтра, в Спасов день, сам обедню собирается здесь служить, и за певчими в Воронеж послали... Как же, батюшка, радость нам великую сделал он!»

Собравши эти сведения, я отправился к владыке и принят был с истинно-отеческою любовью и ласкою. Окруженный многочисленными родственниками и съехавшимися товарищами по семинарскому курсу, архипастырь видимо был в самом приятном и радостном настроении. Дорогая родина, знакомые места, родимый Дон, незабвенные воспоминания детства и юности, – все это наполняло его душу самыми светлыми чувствами... С истинным воодушевлением говорил он о своей настоящей поездке, о пребывании в Воронеже, в родной ему семинарии, о встрече со многими товарищами – о том, что он теперь освежился, отдохнул от постоянных и подчас весьма неприятных дел и занятий епархиальных.

Потом речь зашла о давно минувших днях, о нашем детстве, о Павловском духовном училище, в котором почти все мы учились, о нравах и обычаях прежних лет. О том – как и чем поощряли нас тогда наши незабвенные наставники, желая понудить к вящим успехам и прилежанию. Свежо предание, а верится с трудом...

Целых два вечера провели мы незаметно среди этих бесед и все еще, кажется, не могли вдоволь наговориться. Дорогие воспоминания детства, как вы для нас памятны и грустно отрадны! Хороший тот человек, кто сумел сохранить в своей душе благодарные к ним чувства...» • • • • • В 1891 году, подъезжая к первопрестольной столице, чтобы занять митрополичью кафедру, владыка говорил одному из собеседников: «С одной стороны, рад я, что еду в православную Москву. Вся жизнь моя прошла на чужбине, среди иноверцев, и я рад, как воин, возвращающийся с поля брани на свою родину. А с другой – чувствую, что я еду сюда уже умирать. Если бы я ехал сюда десять лет тому назад, то мог бы сделать много полезного, а теперь уже изнемог». «Зачем, владыко, – заметил ему собеседник, – навевать на себя такие мрачные думы; жизнь наша зависит от воли Божией». «Но вы – мой ученик, – возразил владыка, – и должны знать, что воля Божия часто сказывается в предчувствиях».

И предчувствие его не обмануло… Татьяна Чалая. "Коммуна"